Картина пятая
Чтение для души
Читать
На занавесе с календарем стоит: 10 января. Календарь исчезает. Декорация та же, столик в углу. Маруся, облокотившись о столик, забравшись с ногами в кресло, заткнув ладонями уши, склонилась над учебником. Входит Сережа. Он мрачен. Увидев Марусю, мрачнеет еще больше.
Сережа (громко). Маруся!
Маруся не слышит.
Маруся!
Маруся (вздрагивает). Сережа! А я и не слышала, как ты вошел... Здравствуй.
Сережа. Слушай, Маруся! Сколько раз я просил тебя не сидеть с ногами в кресле!
Маруся медленно выпрямляется. Не сводя глаз с мужа, послушно спускает ноги на пол.
(Обиженно.) Нет, в самом деле... Это странно даже. Говоришь, говоришь, говоришь - и все напрасно. Ты вся перегибаешься, когда сидишь так с ногами. Добьешься искривления позвоночника. И уши затыкаешь... Это тоже вредно... Зачем ты это делаешь?
Маруся. Я ведь объясняла тебе, Сережа, что в общежитии привыкла так сидеть. Там с пола сильно дуло, а соседки шумели. Вот я ноги, бывало, подберу, уши заткну и учу. Понимаешь?
Сережа. Отказываюсь понимать. Говоришь тысячу раз, миллион раз, - а ты упорно, сознательно, умышленно делаешь по-своему. Да, да, умышленно. Нет у меня другого объяснения.
Маруся. Не надо, Сережа.
Сережа. Что не надо? О тебе же забочусь.
Маруся, Не надо заботиться обо мне так свирепо.
Сережа. Не понимаю. Рассуждай логически. Меня беспокоит твое здоровье, тут не обижаться надо, а благодарить!
Маруся. Спасибо, Сережа. Но... но ты не слышал историю о таком же заботливом муже? В городе была эпидемия брюшного тифа. И вот жена выпила сырой воды, а заботливый муж застрелил ее за это. И оправдывался потом: "Я для ее же здоровья. Нельзя пить сырую воду. Опасно".
Сережа. Не похоже.
Маруся. Рассуждай логически, и ты увидишь, что очень похоже. (Умоляюще.) Иди, Сереженька, прошу тебя, иди умойся, переоденься, а я тебе дам чаю. Прошу тебя. Потом поговорим.
Сережа уходит, сердито пожав плечами. Маруся подходит к куклам.
Нет, это мы еще не поссорились! Я поспорила с ним, и только. Я не могла больше молчать. Это уже рабство. Я устала. У меня послезавтра зачет... (Накрывает на стол.) Голова даже кружится, так я устала. Это уже рабство успокаивать его, успокаивать. Уже целую вечность я что-то налаживаю, улаживаю, скрываю от всех. Это рабство. У него опыт по испытанию новых шлакоблоков... Но ведь я-то не виновата. Идет. Нет, мы еще не поссорились... Заговорю с ним как ни в чем не бывало. Он мучается. Он сам не рад.
Входит Сережа. Маруся взглядывает на него внимательно и ласково.
Сережа (отчаянно). Что, что, что тебе надо?!
Маруся. Опомнись ты!
Сережа. Шагу не могу ступить, когда прихожу домой. Смотрят все! Смотрят, видите ли! Нарочно выводят из себя, а потом смотрят!
Маруся. Кто?
Сережа. Вы все!
Маруся. А почему ты говоришь обо мне во множественном числе?
Сережа. Потому что потому!
Маруся. Умоляю тебя, замолчи! Ты так страшно меняешься, когда кричишь.
Сережа. А ты не доводи меня до этого.
Маруся. О, как это глупо, как страшно глупо, как во сне. Когда тебя нет дома, я хоть немного стараюсь это смягчить. Делаю вид, что все у нас смешно, да и только. Шучу над этим. С куклами разговариваю об этом. А как услышу твой крик... Ведь это ни на что не похоже! Позор. Как ты можешь так на меня кричать? Как в трамвае. Как в очереди... И это ты, Сережа, которым я горжусь! Которым все его друзья гордятся!
Сережа. Избавьте меня от рассуждений на эту тему.
Маруся. А почему избавить, Сережа? Здесь нет никого, только мы с тобой. Тебе только кажется, что наш дом...
Сережа. Дом! Домишко! Домишечко! Как будто это самое главное на свете!
Маруся. Не самое главное, но все-таки важное. Семья...
Сережа. Замолчи! Не могу слышать, когда ты Своими куриными мозгами пытаешься еще и философию разводить. Довольно кудахтать!
Маруся быстро выходит из комнаты.
Пусть! Ладно! Пусть все летит! Сдерживаться, удерживаться, стараться, когда сегодня весь мой опыт рухнул! Пусть все летит! Ничего не хочу слышать, ничто меня не удержит, и я наслаждаюсь этим! Я в бешенстве. Нельзя же, в самом деле... Но... все-таки я, кажется, уж слишком... Я... я выругался, и она сжалась вся. Ужас какой! Она вся сжалась... Как будто я ударил ее. Да, в сущности, так оно и есть. Я негодяй. Я хуже чем ударил ее. Я перебирал, перебирал и выбрал самое оскорбительное. Она сжалась вся! Я негодяй! Она сжалась вся! (Зовет.) Маруся! Маруся!
Маруся появляется в дверях, в комнату не входит.
Маруся... Я... Мы... мы чай будем пить сегодня?
Маруся не отвечает.
Я сегодня пообедать не успел.
Маруся (тихо и жалобно). Ужин на плите.
Сережа. Я... Мы... Давай ужинать вместе.
Маруся. Никогда этого больше не будет!
Сережа. Чего не будет?
Маруся. Не хочу ужинать с тобой. Ничего не хочу. Я думала тебя своим терпением образумить, а ты совсем распустился. Ты не настоящий человек.
Сережа (улыбается добродушно). В первый раз в жизни ты меня выругала. Ну и молодец! Теперь, значит, мы квиты. Идем ужинать.
Маруся. Никуда я с тобой не пойду. Ты очень плохой человек. Никто не виноват, что ты какие-то жалкие опыты поставил, а они у тебя проваливаются!
Сережа (потемнел). Не говори о том, чего не понимаешь!
Маруся. Неудачника всякий может понять. Размахнулся не по силам. Сколько ни скандаль дома - талантливей не станешь!
Сережа (кричит). Замолчи!
Маруся. Кричи сколько хочешь, мне все равно теперь. Все кончено! Понимаешь? Все кончено у нас с тобой!
Сережа. Ну и очень рад! Давно пора!
Маруся уходит и закрывает за собой дверь. Сережа стоит угрюмо возле занесенного снегом окна. Вдруг он распахивает форточку.
Маруся! Куда ты?
Бежит к дверям. Останавливается. Делает каменное лицо. Садится у стола. Берет книгу. В комнате темнеет. Слышно, как бьют часы раз и другой. Вдруг раздается резкий звонок. Вспыхивает свет. Сережа вскакивает. Бежит в прихожую и возвращается, сопровождаемый высоким длинноусым человеком в тулупе, шапке-ушанке, с большим портфелем в руках.
Высокий человек. Простите, Сергей Васильевич, что ночью к вам врываюсь. У нас неприятности, Сергей Васильевич!
Сережа. Садитесь, товарищ Ширяев.
Ширяев. Благодарю вас, но сидеть нам как будто некогда. Ехать надо, Сергей Васильевич, немедленно. Если к этому поезду не успеем, неизвестно, когда и доберемся. Поднимается метель. К утру непременно будут заносы. Понимаете ли, какое дело... (Понижает голос.) Ой, что же это я кричу! Супругу вашу разбудил, наверно.
Сережа. Ее дома нет, Она у подруги. Готовится к экзаменам.
Ширяев. Так поздно? Да... Все работают... Одевайтесь, Сергей Васильевич. У нас минуты считанные!
Сережа. Вы мне так и не сказали, что случилось.
Ширяев. Говорить-то неприятно... Стена поползла.
Сережа. Как поползла?
Ширяев. Поползла, Сергей Васильевич. Оседает, трещины такие, что страх! А там у нас племенной скот. Конечно, весь совхоз забегал. Старики кричат: "Вот он, ваш скоростной метод!" Позвонили мы в райком, а там посоветовали прежде всего до вас добраться.
Сережа. Где поползла стена?
Ширяев. Пока только в седьмом корпусе. Но, конечно, опасаемся за остальные.
Сережа. Так. В седьмом... Который к выгону? Который ставили после моего отъезда?
Ширяев. Вот именно.
Сережа. Ну и денек!
Ширяев. Да уж. Сильно будет мести.
Сережа. Я не к тому. Ладно! Едем! Только записку жене оставлю.
Пишет торопливо несколько слов на листке из блокнота. Кладет на Марусин столик. Выходит торопливо. Когда он захлопывает дверь, распахивается форточка, и листок сносит на пол. Темнеет. Зажигается свет. Маруся стоит возле кукол.
Маруся (куклам). Ушел мой дурачок. Показывает силу воли. А как хорошо бы сейчас помириться... Я так замерзла! Не могу больше сердиться. Я знаете что сделала, дети? Решила уйти от него к Юрику. Ушла, не ушла бы - не знаю, но решила. Юрик ведь неженат. Это я понимаю. Он из самолюбия говорил всем, что женат. Не хотел показывать, как он убивается, что полюбила я не его, а Сережу. Ах, зачем так вышло! Юрик такой добрый. Нет. Любовь - дело недоброе. И Юрик убивал бы меня. Понемножку. Каждый день. А я его. Если бы стал моим мужем. Влюбленные все добрые. А мужья убивают. Понемножку. Каждый день. А я очень гордая. Что я плету? Замерзла. Устала. В голове химические формулы из учебника. Отправилась я, значит, дети, к Юрику. (Смеется.) И так все славно вышло! Вижу - сидят Валя и Юрик на площадке на окошке. На подоконнике. И разговаривают. И когда услышала, как они разговаривают, так обрадовалась, такую тяжесть с меня сняло, - нельзя к Юрику уходить, поняла я. Может, и наделала бы глупостей из гордости. Погубила бы себя и Юрика. Не так я его люблю, чтобы уходить к нему. Не безумно. А тут вижу - сняли с меня тяжесть. Услышала я, как они разговаривают, и поняла: им, голубчикам, сейчас не до меня. И даже заплакала от радости. Шла к Юрику - как на цепи себя вела. Из гордости. И вот порвалась цепь. Вы думаете, они говорили о любви? Нет еще! Говорили про Никанора Никаноровича, про Ольгу Ивановну, про меня и Сережу, про университет, про экзамены, про Камчатку, о щенятах, об охоте, о лодках, а я стою, плачу и словно отогреваюсь от всех своих глупостей. Говорят об одном, а на сердце у них другое. Голоса ласковые, негромкие. Вот-вот поцелуются. Тут стукнула дверь, и я убежала, чтобы никто не видел, как я стою, слушаю и плачу. Что с нами? Давно ли мы с Сережей так же сидели на скамеечке и разговаривали. Что нас испортило?
Звонок.
Маруся выходит, и тотчас же в комнату врывается Шурочка с девочкой на руках. Она закутана в одеяло.
Что случилось?
Шурочка. А что у нас еще может случиться? Так тревожно в доме, что Майечка до сих пор не спит, места себе не находит. Сиди, сиди. (Наклоняется к девочке.) Да чего ты шепчешь? Что? К папе? Нужны мы ему! Сиди, сиди! На вот, рисуй. (Поднимает с пола Сережину записку.) Маруся, это ненужная бумажка? Кажется, Сережиным почерком написана?
Маруся. Раз он ее бросил на пол, значит, ненужная.
Шурочка (дает девочке бумажку и карандаш со стола). Рисуй, рисуй. Что? (Наклоняется к девочке.) Большая девочка, а не знаешь что. Рисуй домики. Сережи нет. Пальто на вешалке отсутствует. Ну и хорошо. Можно во весь голос говорить.
Маруся. А что случилось у вас?
Шурочка. Что, что! Стала я бороться. Чтобы жить по-человечески. Как на работе. Понимаешь? Читать все, что есть, о любви. И посоветовала мне дура библиотекарша прочесть "Анну Каренину".
Маруся. Ну почему же дура? Книга такая, что...
Шурочка. Такая, что других подобных я не читала еще! Библиотекарша вообще дура. Независимо от этого совета. Папы от мамы отличить не может. Это я к слову. "Анна Каренина". Я удивляюсь - вышла такая книжка, а столько на свете сохранилось нечутких людишек! У которых нет внимания к самым близким, к семейным своим людям! Свиньи! Читала я эту книжку - сначала будто лесом шла, грибы собирала. Продираешься, продираешься, тоска! На лице паутина. Все бы бросила и домой ушла. И - ах! целое гнездо боровиков. О доме уже и не думаешь. Чем дальше, тем больше. Уже я все понимаю. Этот Стива Облонский - ну чисто наш монтер! Аккуратный, приятный, а жена с детьми высохла вся. Но это в сторону. Анна сама! Господи! И дошла я до места, которое нельзя читать: умирает Анна, а муж плачет. (Всхлипывает.) Вдруг дышит мне кто-то в ухо. Я словно с небес в лужу. Муж пришел, уставился, молчит, дышит тяжело. Это он, зануда, всегда так показывает, что мною недоволен. Глаза карие, ресницы как у звезды американской. Хлопает ресницами. Молчит. Смотрит. "Что тебе?" - "Майечка кашляет, сама в кроватку легла!" - "Ах, так! Я над своей душой работаю, а ты попрекаешь! Ты больше в ребенке понимаешь, чем я!" И пошло, и пошло. Девочка, конечно, в слезы. Не любит она этого. Бродит, бродит, не спит и взмолилась наконец: "К Марусе, к Марусе".
Маруся. Ах ты девочка моя. (Берет девочку на руки.)
Шурочка. Ну что ты тут будешь делать? Объясни мне. Куда еще идти, если такая книга, которой имени не прибрать, и та поссорила и только. Что за души у нас? И жалко мне его, тихого, и убила бы. Его молчание - хуже всякого крика. Кричишь - значит, неправ. Молчишь - выходит, твой верх.
Маруся (наклоняется к девочке). Что ты говоришь, Майечка? Опять к папе просит ее отнести.
Шурочка (грубо). Сиди, убью! Нашла разнорабочую - носить ее туда-сюда.
Маруся целует девочку и вздрагивает.
Маруся. Шурочка, она горит вся!
Шурочка. Неправда!
Маруся. И шепчет неспроста. У нее горло болит, наверное. Майечка, больно глотать? Говорит, больно. Крикни - мама! Не может!
Шурочка подбегает к дочери, хватает на руки.
Шурочка. И верно! Горит огнем. Что делать, Маруся? Ругай, ругай мужчин, а выходит, что глаз у них верный.
Маруся. Ты беги домой. Измерь температуру. И если очень высокая - вызовем неотложную.
Шурочка. Господи, помоги нам! Вот денек-то. Идем, идем, моя крошечка, моя лапушка. К папе, к папе, куда же еще. Он первый угадал, что мы больны. Он в обиду тебя не даст. Идем, идем!
Уходят. И почти тотчас же в комнату входит Никанор Никанорович.
Никанор Никанорович. Мария Николаевна! Мария Николаевна, где же вы? Почему у вас дверь отперта? Что случилось, Мария Николаевна? Покажитесь, - дом без вас словно неживой!
Вбегает Маруся.
Ну, наконец-то! Мы, люди солидные, боимся одиночества, как дети.
Маруся. Майечка захворала, Шурочкина дочь, я у них была.
Никанор Никанорович. Мне Сережа звонил с вокзала, что уезжает...
Маруся. С вокзала?
Никанор Никанорович. Ну да, он выехал в совхоз, не на машине, а поездом. Мне нужны материалы по его опытам. Папка в черной обложке.
Маруся. В черной?
Никанор Никанорович. Да вот же она, на этажерке. Выяснилось, что эти материалы надо отправить завтра утром на самолете в министерство. Эх, Маруся, Маруся! (Берет папку, кладет в портфель.) Вот и все. Маруся! Нельзя же так! Я понимаю, первая разлука, то-другое, но ведь он приедет через неделю, через десять дней. Зачем глядеть, будто он уехал навеки?
Маруся опускается в кресло, закрывает лицо руками.
Ну, ну, ну! Ну вот и здравствуйте. В отчаянье пришла, а я так ей завидую. Мне уже не с кем расставаться, некого ждать. Эх, Маруся! Если бы вы, бедняжка, знали, какая вы счастливица, глупенькая.
Свет гаснет, освещены только куклы.
Кукла. "Счастливица"! Всегда ты, Никанор, был нечуткий.
Медвежонок. Всегда несчастья начинаются с глупостей. С умного не начнется.
Кукла. Всегда несчастья начинаются с мелочей! Уж мы-то маленькие, нам видно!
Медвежонок. Что будет?
Кукла. На чем сердце успокоится?
Медвежонок. А ну, как и не успокоится? Ох, беда, беда! (Поет.)
В доме восемь на Сенной
Поселились муж с женой.
Кукла.
Им бы жить да веселиться...
Медвежонок.
А они - давай браниться,
А они - давай кричать...
Кукла.
Об пол ножками стучать.
Оба вместе.
И пришлось беднягам туго,
Не сгубили бы друг друга!
Картина шестая далее…
