Действие четвертое
Чтение для души
Читать
Сцена первая
Лица
- Крутицкий .
- Глумов .
- Мамаева .
- Человек Крутицкого.
- Приемная у Крутицкого. Дверь выходная, дверь направо в кабинет, налево – в гостиную. Стол и один стул.
Явление первое
- Входит Глумов , человек у двери, потом Крутицкий .
- Глумов . Доложи!
- Человек (заглядывая в дверь кабинета) . Сейчас выдут-с!
- Выходит Крутицкий . Человек уходит.
- Крутицкий (кивая головой) . Готово?
- Глумов . Готово, ваше превосходительство. (Подает тетрадь.)
- Крутицкий (берет тетрадь) . Четко, красиво, отлично. Браво, браво! Трактат, отчего же не прожект?
- Глумов . Прожект, ваше превосходительство, когда что-нибудь предлагается новое; у вашего превосходительства, напротив, все новое отвергается… (c заискивающею улыбкой) и совершенно справедливо, ваше превосходительство.
- Крутицкий . Так вы думаете, трактат?
- Глумов . Трактат лучше-с.
- Крутицкий . Трактат? Да, ну пожалуй. «Трактат о вреде реформ вообще». «Вообще»-то не лишнее ли?
- Глумов . Это главная мысль вашего превосходительства, что все реформы вообще вредны.
- Крутицкий . Да, коренные, решительные; но если неважное что-нибудь изменить, улучшить, я против этого ничего не говорю.
- Глумов . В таком случае это будут не реформы, а поправки, починки.
- Крутицкий (ударяя себя карандашом по лбу) . Да, так, правда! Умно, умно! У вас есть тут, молодой человек, есть. Очень рад; старайтесь!
- Глумов . Покорнейше благодарю, ваше превосходительство.
- Крутицкий (надевая очки) . Пойдем далее! Любопытствую знать, как вы начинаете экспликацию моей главной цели. «Артикул 1-й. Всякая реформа вредна уже по своей сущности. Что заключает в себе реформа? Реформа заключает в себе два действия: 1) отмену старого и 2) поставление на место оного чего-либо нового. Какое из сих действий вредно? И то и другое одинаково: 1-е) отметая старое, мы даем простор опасной пытливости ума проникать причины, почему то или другое отметается, и составлять таковые умозаключения: отметается нечто непригодное; такое-то учреждение отметается, значит, оно непригодно. А сего быть не должно, ибо сим возбуждается свободомыслие и делается как бы вызов обсуждать то, что обсуждению не подлежит». Складно, толково.
- Глумов . И совершенно справедливо.
- Крутицкий (читает) . «2-е) поставляя новое, мы делаем как бы уступку так называемому духу времени, который есть не что иное, как измышление праздных умов». Ясно изложено. Надеюсь, будет понятно для всякого; так сказать, популярно.
- Глумов . Мудрено излагать софизмы, а неопровержимые истины…
- Крутицкий . Вы думаете, что это неопровержимые истины?
- Глумов . Совершенно убежден, ваше превосходительство.
- Крутицкий (оглядывается) . Что это они другого стула не ставят?
- Глумов . Ничего-с, я и постою, ваше превосходительство.
- Крутицкий . Конечно, нельзя всякому дозволить: другой, пожалуй, рассядется… магазинщик со счетом, или портной приедет…
- Глумов . Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Я должен буду просить извинения у вашего превосходительства.
- Крутицкий . Что такое, мой любезный, что такое?
- Глумов . В вашем трактате некоторые слова и выражения оставлены мной без всякого изменения.
- Крутицкий . Почему?
- Глумов . Слаб современный язык для выражения всей грациозности ваших мыслей.
- Крутицкий . Например?
- Глумов . В двадцать пятом артикуле, о положении мелких чиновников в присутственных местах…
- Крутицкий . Ну?
- Глумов . Вашим превосходительством весьма сильно выражена прекрасная мысль о том, что не следует увеличивать содержание чиновникам и вообще улучшать их положение, что, напротив, надобно значительное увеличение жалованья председателям и членам.
- Крутицкий . Не помню. (Перелистывает тетрадь.)
- Глумов . Я, ваше превосходительство, помню наизусть, да не только этот параграф, а весь трактат.
- Крутицкий . Верю, но удивляюсь. Для чего?
- Глумов . У меня ведь целая жизнь впереди; нужно запасаться мудростию; не часто может представиться такой случай; а если представится, так надо им пользоваться. Не из журналов же учиться уму-разуму.
- Крутицкий . Еще бы!
- Глумов . Молодому человеку и свихнуться не трудно.
- Крутицкий . Похвально, похвально Приятно видеть такой образ мыслей в молодом человеке. Что там ни толкуй, а благонамеренность хорошее дело.
- Глумов . Первое, ваше превосходительство.
- Крутицкий . Ну, так что ж у меня там, в двадцать пятом артикуле?
- Глумов . Артикул двадцать пятый. «Увеличение окладов в присутственных местах, если почему-либо таковое потребуется, должно быть производимо с крайней осмотрительностию, и то только председателям и членам присутствия, а отнюдь не младшим чиновникам. Увеличение окладов старшим может быть произведено на тот конец, дабы сии наружным блеском поддерживали величие власти, которое должно быть ей присуще. Подчиненный же сытый и довольный получает несвойственные его положению осанистость и самоуважение, тогда как, для успешного и стройного течения дел, подчиненный должен быть робок и постоянно трепетен».
- Крутицкий . Да, так, верно, верно!
- Глумов . Вот слово: «трепетен», ваше превосходительство, меня очаровало совершенно.
- Крутицкий (погрузившись в чтение, изредка взглядывает на Глумова. Как бы мельком) . Коли куришь, так кури. Спички на камине.
- Глумов . Я не курю, ваше превосходительство. А впрочем, как прикажете?
- Крутицкий . Вот еще! Мне-то какое дело! Дядя не видал твоей работы?
- Глумов . Как можно! Как же бы я осмелился!
- Крутицкий . Ну, то-то же. Он только говорит, что умен, а ведь он болван совершенный.
- Глумов . Не смею спорить с вашим превосходительством.
- Крутицкий . Он только других учит, а сам попробуй написать, вот мы и увидим. А жена тоже ведь дура замечательная.
- Глумов . Не заступлюсь и за нее.
- Крутицкий . Как ты с ними уживаешься, не понимаю.
- Глумов . Нужда, ваше превосходительство.
- Крутицкий . Ты служишь?
- Глумов . Поступаю. По протекции тетушки Иван Иваныч Городулин обещал достать место.
- Крутицкий . Вот еще нашли человека. Определит он тебя. Ты ищи прочного места; а эти все городулинские-то места скоро опять закроются, вот увидишь. Он у нас считается человеком опасным. Ты это заметь.
- Глумов . Я не по новым учреждениям…
- Крутицкий . Да, да. А уж я думал… Ну, что ж, поступай. Без службы болтаться хуже. Потом, если хочешь, я тебе могу письма дать в Петербург – перейдешь; там служить виднее. У тебя прошедшее-то хорошо, чисто совершенно? Тебя можно рекомендовать?
- Глумов . Я ленив был учиться, ваше превосходительство.
- Крутицкий . Ну, что ж, это не важно. Очень-то заучишься, так оно, пожалуй, и хуже. Нет ли чего важнее?
- Глумов . Мне совестно признаться перед вашим превосходительством.
- Крутицкий (с серьезным видом) . Что такое? Уж ты лучше говори прямо.
- Глумов . В молодости грешки, увлечения…
- Крутицкий . Говори, не бойся.
- Глумов . В студенческой жизни, ваше превосходительство… только я больше старых обычаев придерживался.
- Крутицкий . Каких старых обычаев? Что ты, раскольник, что ли?
- Глумов . То есть не так вел себя, как нынешние студенты.
- Крутицкий . А как же?
- Глумов . Покучивал, ваше превосходительство; случались кой-какие истории не в указные часы, небольшие стычки с полицией.
- Крутицкий . И только?
- Глумов . Больше ничего, ваше превосходительство. Сохрани меня бог! сохрани бог!
- Крутицкий . Что ж, это даже очень хорошо. Так и должно быть. В молодых летах надо пить, кутить. Чего тут стыдиться? Ведь ты не барышня. Ну, так, значит, я на твой счет совершенно покоен. Я не люблю оставаться неблагодарным. Ты мне с первого раза понравился, я уж за тебя замолвил в одном доме словечко.
- Глумов . Мне сказывала Софья Игнатьевна. Я не нахожу слов благодарить ваше превосходительство.
- Крутицкий . Ты присватался, что ли? Тут ведь куш очень порядочный.
- Глумов . Я на деньги глуп, ваше превосходительство; девушка очень хороша.
- Крутицкий . Ну, не умею тебе сказать. Они, брат, все одинаковы; вот тетка, знаю, что ханжа.
- Глумов . Любовь нынче не признают, ваше превосходительство: я знаю по себе, какое это великое чувство.
- Крутицкий . Пожалуй, не признавай, никому от того ни тепло, ни холодно; а как заберет, так скажешься. Со мной было в Бессарабии, лет сорок тому назад: я было умер от любви. Что ты смотришь на меня?
- Глумов . Скажите, пожалуйста, ваше превосходительство!
- Крутицкий . Горячка сделалась. Вот ты и не признавай. Ну, что ж, давай бог, давай тебе бог! Я очень рад. Будешь капиталистом, найдем тебе место видное, покойное. Нам такие люди нужны. Ты ведь будешь из наших? Нам теперь поддержка нужна, а то молокососы одолевать начали. Но, однако, мой милый, сколько же я тебе должен за твой труд?
- Глумов . Не обижайте, ваше превосходительство!
- Крутицкий . Ты меня не обижай!
- Глумов . Если уж хотите вознаградить меня, так осчастливьте, ваше превосходительство!
- Крутицкий . Что такое? В чем дело?
- Глумов . Брак – такое дело великое, такой важный шаг в жизни… не откажитесь!.. благословение такого высокодобродетельного лица будет служить залогом… уже знакомство с особой вашего превосходительства есть счастие, а в некотором роде родство, хотя и духовное, это даже и для будущих детей.
- Крутицкий . В посаженые отцы, что ли? Я что-то не пойму.
- Глумов . Осчастливьте, ваше превосходительство!
- Крутицкий . Изволь, изволь! Ты бы так и говорил. Это дело не мудреное.
- Глумов . Я передам и Софье Игнатьвне.
- Крутицкий . Передавай, пожалуй.
- Глумов . Я не нужен вашему превосходительству?
- Крутицкий . Нет.
- Глумов . Честь имею кланяться.
- Крутицкий . О моем маранье молчи. Оно скоро будет напечатано, без моего имени, разумеется; один редактор просил; он, хотя это довольно странно, очень порядочный человек, пишет так учтиво: ваше превосходительство, осчастливьте, ну и прочее. Коли будет разговор о том, кто писал, будто ты не знаешь.
- Глумов . Слушаю, ваше превосходительство! (Кланяется и уходит.)
- Крутицкий . Прощай, мой любезный! Что уж очень бранят молодежь! Вот, значит, есть же и из них: и с умом, и с сердцем малый. Он льстив и как будто немного подленек; ну, да вот оперится, так это, может быть, пройдет. Если эта подлость в душе, так нехорошо, а если только в манерах, так большой беды нет; с деньгами и с чинами это постепенно исчезает. Родители, должно быть, были бедные, а мать попрошайка: «У того ручку поцелуй, у другого поцелуй»; ну, вот оно и въелось. Впрочем, это все-таки лучше, чем грубость.
- Входит человек .
- Человек . Госпожа Мамаева! Они в гостиной-с. Я докладывал, что ее превосходительства дома нет-с.
- Мамаева (за дверью) . Не помешаю?
- Крутицкий . Нет, нет! (Человеку.) Подай кресло!
- Человек уходит, возвращается с креслом. Входит Мамаева .
Явление второе
Сцена вторая
Лица
- Глумов .
- Глумова .
- Мамаева .
- Голутвин .
- Комната первого действия.
Явление первое
- Глумов выходит из боковой двери с дневником, потом Глумова .
- Глумов . Насилу кончил. Интересный разговор с Крутицким записан весь. Любопытный памятник для потомства! Чего стоило весь этот вздор запомнить! Я, кажется, в разговоре с ним пересолил немного. Еще молод, увлекаюсь, увлекаюсь. Ну, да это не мешает, кашу маслом не испортишь. Вот дядюшка у меня прелесть! Сам научил за женой ухаживать. И тут я увлекся. Это дело уж не шуточное! Тут надо держать ухо востро. Как мы от нее ни скрываем наше сватовство, а все же узнает; пожалуй, и помешает, хоть не из любви, так из ревности; женщины завистливы, любить-то не всякая умеет, а ревновать-то всякая мастерица.
- Входит Глумова .
- Маменька, вы к Турусиной?
- Глумова . К Турусиной.
- Глумов (глядя на часы и строго) . Вы немного поздно, маменька! Туда надо с утра идти. И каждый день, каждый день. Так и живите там.
- Глумова . Можно и надоесть.
- Глумов . Ну, да уж что делать. Сойдитесь с прислугой, с гадальщицами с странницами, с приживалками; не жалейте для них никаких подарков. Зайдите теперь в город, купите две табакерки серебряных, небольших. Все эти приживалки табак нюхают зло и очень любят подарки.
- Глумова . Хорошо, хорошо!
- Глумов . Главное, блюдите все входы и выходы. Чтоб ничто сомнительное ни под каким видом не могло проникнуть в дом. Для этого ублажайте прислугу: у прислуги чутье хорошее. Ну, прощайте! Торопите, чтоб поскорее парадный сговор.
- Глумов . Говорят, ближе, как через неделю, нельзя. (Уходит.)
- Глумов . Ух, долго! Измучаешься. Богатство само прямо в руки плывет; прозевать такой случай будет жалко, но грех непростительный.
- Садится к столу.
- Что-то я хотел добавить в дневник? Да расход записать. (Записывает.) Две табакерки приживалкам. (Заслыша стук экипажа, подходит к окну.) Это кто? Клеопатра Львовна. Что за чудо! Знает она или не знает? Сейчас увидим.
Явление второе
- Глумов и Мамаева .
- Глумов . Мог ли я ожидать такого счастия! Если бы все олимпийские боги сошли с неба…
- Мамаева . Не горячитесь, я не к вам: я зашла вашу матушку навестить.
- Глумов (про себя) . Не знает. (Громко.) Она только вышла перед вами.
- Мамаева . Жаль!
- Глумов (подавая стул) . Присядьте! Осчастливьте мою хату, осветите ее своим блеском.
- Мамаева (садясь) . Да, мы счастливим, а нас делают несчастными.
- Глумов . Несчастными! Да вы знаете ли, какое это преступление? Даже огорчить-то вас чем-нибудь, и то надо иметь черную душу и зверское сердце.
- Мамаева . Черную душу и зверское сердце! Да, вы правду говорите.
- Глумов . Ни черной души, ни зверского сердца у меня нет, значит…
- Мамаева . Что «значит»?
- Глумов . Значит, я и не огорчу вас ничем.
- Мамаева . Верить прикажете?
- Глумов . Верьте!
- Мамаева . Будем верить.
- Глумов (про себя) . Не знает. (Громко.) Как мне огорчить вас! Я, страстный, робкий юноша, давно искал привязанности, давно искал теплого женского сердца, душа моя ныла в одиночестве. С трепетом сердца, с страшной тоской я искал глазами ту женщину, которая бы позволила мне быть ее рабом. Я бы назвал ее своей богиней, отдал ей всю жизнь, все свои мечты и надежды. Но я был беден, незначителен, и от меня отворачивались. Мои мольбы, мои вздохи пропадали, гасли даром. И вот явились передо мною вы, сердце мое забилось сильней прежнего: но вы не были жестокой красавицей, вы не оттолкнули меня, вы снизошли к несчастному страдальцу, вы согрели бедное сердце взаимностью, и я счастлив, счастлив, бесконечно счастлив! (Целует руку.)
- Мамаева . Вы женитесь?
- Глумов . Как! Нет… да… но!
- Мамаева . Вы женитесь?
- Глумов . То есть ваш муж хочет женить меня, а я не думал. Да я и не расположен совсем и не желаю.
- Мамаева . Как он вас любит, однако! Против воли хочет сделать счастливым!
- Глумов . Он хочет женить меня на деньгах. Не все же мне быть бедным писарьком, пора мне быть самостоятельным человеком, иметь значение. Очень естественно, он хочет мне добра; жаль только, что не справился о моих чувствах.
- Мамаева . На деньгах? А невеста вам не нравится?
- Глумов . Конечно, не нравится. Да разве может…
- Мамаева . Так вы ее не любите?
- Глумов . Да могу ли я! Кого же я буду обманывать: ее или вас?
- Мамаева . Может быть, обеих.
- Глумов . За что вы меня мучаете подозрениями? Нет, я вижу, это надо кончить.
- Мамаева . Как кончить?
- Глумов . Пусть дядюшка сердится, как хочет, я скажу ему решительно, что не хочу жениться.
- Мамаева . Правда?
- Глумов . Сегодня же скажу.
- Мамаева . И прекрасно. Без любви что за 6paк!
- Глумов . И вы могли подумать! И вам не совестно?
- Мамаева . Теперь, когда я вижу такое бескорыстие, разумеется, совестно.
- Глумов (с жаром) . Я ваш, ваш, всегда ваш! Только уж вы ни слова: ни дядюшке, никому, я сам все устрою. А то вы себя выдадите.
- Мамаева . Конечно, конечно.
- Глумов . Вот что значит застенчивость! Я боялся сказать прямо дядюшке, что не хочу жениться, отделывался полусловам: посмотрим, увидим, к чему спешить? А вот что из этого вышло! Я дал повод подозревать себя в низости. (Звонок.) Кто это? Вот очень нужно! (Идет к дверям.)
- Мамаева (про себя.) Он меня обманывает. Это ясно. Ему хочется успокоить меня, чтоб я не мешала.
- Глумов . Клеопатра Львовна, войдите в маменькину комнату, кто-то пришел ко мне.
- Мамаева уходит. Входит Голутвин .
Явление третье
- Глумов и Голутвин .
- Глумов (пристально глядя на Голутвина) . Ну-с?
- Голутвин . Во-первых, так не принимают, а во-вторых, я устал, потому что на своих к вам. (Садится.)
- Глумов . Что вам нужно от меня?
- Голутвин . Пустяки. Minimum двадцать пять рублей; а больше сколько хотите, я не обижусь.
- Глумов . Да, вот что! На бедность? Да кто же вам сказал, что я имею возможность давать такую щедрую милостыню?
- Голутвин . Я не милостыню прошу, я за труд.
- Глумов . За какой?
- Голутвин . Я ходил за вами, наблюдал, собирал сведения, черты из жизни вашей, написал вашу биографию и приложил портрет. В особенности живо изобразил последнюю вашу деятельность. Так не угодно ли вам купить у меня оригинал, а то я продам в журнал. Вы видите, я прошу недорого, ценю себя невысоко.
- Глумов . Меня не испугаете. Печатайте! Кто вас читает?
- Голутвин . Да ведь я и не тысячу рублей прошу. Я знаю, что большого вреда вам сделать не могу; ну, а все таки неприятность, скандальчик. Ведь лучше для вас, если б его не было совсем, ну, так и заплатите!
- Глумов . Знаете, как называется ваш поступок?
- Голутвин . Знаю. Уменье пользоваться обстоятельствами.
- Глумов . Да честно ли это?
- Голутвин . Вот этого не знаю. А все-таки, должно быть, честнее, чем посылать безымянные письма.
- Глумов . Какие письма? Чем вы докажете?
- Голутвин . Не горячитесь! Заплатите лучше; я вам советую.
- Глумов . Ни копейки!
- Голутвин . У вас теперь богатая невеста в виду. Что хорошего, прочитает. «Ах!» скажет… Не ссорьтесь со мной, заплатите! И мне-то хлеб, и вам покойнее. Право, дешево прошу.
- Глумов . За что платить? Вы этак, пожалуй, повадитесь, в другой раз придете.
- Голутвин . Честное слово. За кого вы меня принимаете?
- Глумов (указывая на дверь) . Прощайте.
- Голутвин . А то ведь в следующем нумере.
- Глумов . В каком хотите!
- Голутвин . Пять рублей уступлю, деньги пустые.
- Глумов . Пяти копеек не дам.
- Голутвин . Ну, как хотите. Папироски нет у вас?
- Глумов . Нет. Освободите меня от вашего посещения.
- Голутвин . Сейчас. Отдохну немного.
- Глумов . Вас Курчаев подослал?
- Голутвин . Нет, мы с ним поругались. Он тоже гусь порядочный, вроде вас.
- Глумов . Ну, довольно.
- Голутвин (встает и заглядывает в дверь) . Что это у вас там?
- Глумов . Что за низость! Убирайтесь!
- Голутвин . Любопытно.
- Глумов . Убирайтесь, говорю вам.
- Голутвин (уходя) . Вы не умеете ценить чужого благородства оттого, что в вас своего нет. (Идет в переднюю.)
- Глумов . Вот еще принесло! Ну, да пусть печатает! (Идет за Голутвиным.)
- Голутвин (из двери) . Два слова только.
- Глумов уходит за ним в переднюю и затворяет дверь.
- Выходит Мамаева .
Явление четвертое
- Мамаева одна, потом Глумов .
- Мамаева . Никого нет. Куда же он делся? (Подходит к столу) . Это что? Дневник его. Ай, ай. как зло! Это ужасно! А вот о невесте! Я так и знала; он меня обманывает! Какой глупый человек! Ах, боже мой! Это про меня-то! Мне дурно, я падаю… Низкий, низкий человек! (Отирает слезы. Подумавши.) Вот мысль! Он никак не подумает на меня! (Прячет дневник в карман и отходит от стола.) О, как я могу его унизить! Как мне приятно будет видеть его унижение! Когда все отвернутся от него, бросят, выкинут его, как негодную вещь, какой кроткой овечкой он приползет ко мне.
- Входит Глумов .
- Глумов . Это уж из рук вон!
- Мамаева . Кто был у вас?
- Глумов . Таких людей нельзя пускать ни под каким видом. Написал ругательную статью на меня и пришел за деньгами, а то, говорит, напечатаю.
- Мамаева . Что вы за ужасы говорите! Это те же брави. Кто он такой, я желаю знать?
- Глумов . Зачем вам?
- Мамаева . Ну, хоть для того, чтобы беречься его.
- Глумов . Голутвин.
- Мамаева . Где живет?
- Глумов . Где день, где ночь. Адрес можно узнать в редакции. Да зачем вам?
- Мамаева . А если кто меня обидит, вот и мщение! Другого нет у женщин; дуэли для нас не существуют.
- Глумов . Вы шутите?
- Мамаева . Конечно, шучу. Вы дали ему денег?
- Глумов . Немного. Он ведь не дорог. Все-таки покойнее. Всякий скандал нехорош.
- Мамаева . А если ему дадут больше?
- Глумов . Кому же нужно! У меня врагов нет.
- Мамаева . Значит, вы покойны. Ах, бедный! Как он вас расстроил! Так вы решительно отказываетесь от невесты?
- Глумов . Решительно.
- Мамаева . Да вы знаете ли, чего вы себя лишаете?
- Глумов . Денег. Променяю ли я рай на деньги?
- Мамаева . Да ведь много денег, двести тысяч.
- Глумов . Знаю.
- Мамаева . Кто же это делает?
- Глумов . Тот, кто истинно любит.
- Мамаева . Да ведь этого не бывает.
- Глумов . Вот вам доказательство, что бывает.
- Мамаева . Вы герой! Вы герой! Ваше имя будет записано в историю. Придите в мои объятия. (Обнимает его.) Ну, прощайте, душа моя! Жду вас сегодня вечером. (Уходит.)
Явление пятое
- Глумов (один) . Ну, как гора с плеч! Пора к невесте. (Берет шляпу и смотрится в зеркало.) Разумеется, все это мелочи; но когда дело-то рискованное, так всего боишься. Прав-то у меня на эту невесту и, главное, на это приданое никаких. Все взято одной энергией. Целый замок висит на воздухе без фундамента. Все это может лопнуть и разлететься в прах каждую минуту. Поневоле будешь пуглив и осторожен. Ну, да теперь мне бояться нечего! Клеопатру Львовну успокоил. Голутвину заплачено. Пока я все уладил. (Нараспев.) Все уладил, все уладил. Я с этими хлопотами рассеян стал. Шляпа, перчатки… Где перчатки, где перчатки? Вот они. (Подходит к столу.) В этом кармане бумажник, в этом дневник. (Не глядя, шарит рукой по столу, а другую опускает в задний карман.) Платок здесь. (Оборачивается к столу.) Что такое? Где же? (Открывает ящик.) Куда я его засунул? Да что же это такое? Вот еще беда-то! Да нет, не может быть! Я его здесь положил. Я сейчас видел его. А-ах!.. Где же он? Нельзя, нельзя… (Стоит молча.) Падает, все падает… и я валюсь, в глубокую пропасть валюсь. Зачем я его завел? Что за подвиги в него записывал? Глупую, детскую злобу тешил. Нет, уж если такие дела делать, так нечего их записывать! Ну, вот и предоставил публике «Записки подлеца, им самим написанные». Да что же я сам-то себя ругаю! Меня еще будут ругать, все ругать. Кто же это? Он или она? Если он, я выкуплю; он на деньги пойдет; еще беда не велика. А если она? Ну, тут уж одно красноречие. Женское сердце мягко. Мягко-то оно мягко; зато уж ведь и злей-то женщины ничего на свете нет, если ее обидеть чувствительно. Страшно становится. Женщина отомстит ужасно, она может такую гадость придумать, что мужчине и в голову не придет. Ну, уж делать нечего! Бездействие хуже. Пойду прямо в пасть к гиене. (Уходит.)
Действие пятое далее…